В. Монахов. «Так получилось» (повесть)

Сделаю еще одно отступление. Когда я въехал, в доме проживало: трое в моей квартире, трое напротив, трое над ними и двое надо мной. Итого одиннадцать, со мной двенадцать. Теперь уже на три меньше.

Прошел еще год. В стране происходят весомые перемены – началась эпоха приватизации. Нет, об этом сейчас рано. Я вот о чем. Мои соседи напротив наконец-то получили квартиру от своей картонной фабрики. Успели. Я в душе им посочувствовал, ибо поселок Коммунар достоин скорее названия – место ссылки для проштрафившихся европейцев.

Итак, пустая трехкомнатная квартира напротив. Хм! Интересно. Как бы она мне позарез не нужна. Мне и так хорошо. Но, стоп. То, что твои картины хорошо пристроились в отстойнике у глухой стены мастерской, это что, нормально? А почему бы им время от времени не повисеть на стенах? Для стен и писаны. Да, но эту квартиру так вот просто тебе не дадут. И тут меня осенило – началось время приватизации!

Встретился с председателем горисполкома. У нас с ним, как вы догадываетесь, нормальные отношения. Он поддержал меня. Но я тут же испугался: небось деньжищ будет стоить! Нет. Все дома дореволюционной постройки независимо от их состояния оцениваются как дрова. Пока. А что дальше будет, неизвестно. Так что пиши заявление, не откладывай, на председателя горсовета, и на малом Совете рассмотрят. Ты же знаком с председателем? Да. Ну и давай.

Ну вот. Опять засучивай рукава. Но здесь объем много больше. Главное не рви пупок. Сначала перебазировался в отделанную (конечно скромными средствами в виде заплат из бумаги дырявых обоях, покраски стен белой краской) большую комнату мастерскую – студию. В комнате, что не совсем маленькая, начал строить стеллажи для картин, в комнатенке сделал «трапезную» для друзей. И кухонька появилась. А в той бывшей мастерской развесил картины. И хорошо.

Я точно не знаю, но думаю, что родителям наркоманов не намного слаще, а может быть и горше, чем самим наркоманам. Лично я имею основание так думать. Мой старший сын от первой жены наркозависим и уже со стажем. Но эту истину во всей ее неприглядности и объективности я осознал много позже. Я просто мучался с ним. Не скажу, что чрезвычайно, но все же. Позже я понял мотивацию многих его поступков.

Он наркозависим. Иногда у него бывали просветы. Чувствовал, что падает на дно. Я и так-то редко видел его. Он жил в своей комнате в другом районе города. А тут вдруг исчезнет совсем. Это он срывался и уезжал в какой-нибудь монастырь. Там он работал как послушник и замаливал свои грехи. Но что с того. Через два месяца он приезжал очищенный, светлый. Но уже через пару недель его дружки снова опутывали своего компаньонного лидера. Новый виток. Где он брал деньги на зелье? Не знаю.

Однажды его старый приятель с явно уголовными наклонностями соблазнил его обчистить один частный дом. Нужны деньги на наркотики. Сцапали, но не обоих, а моего сына, у которого в душе были скорее поэтические наклонности. Того-то тоже позже взяли. Отсидел мой парень только полгода в «Крестах». Следствие определило, что «паровозом» был не он. Но полгода в «Крестах» тяжело дались нам обоим. Мне меньше. Пришлось заплатить пострадавшим. Регулярное бдение раз в две недели с раннего утра (по приходу первой электрички в Питер) в очередях для передачи съестного и сигарет, и, как правило, в уже длиннющей очереди на улице. А весна выдалась мокрой. Морально это было труднопереносимо. Сначала, если ты решился на ночное ожидание, топтаться у костра. Это чтобы быть в числе первых к открытию. Но ты все равно уже десятый. Потом ужасная духота в давке в зале для передач. И жалобы, жалобы на несправедливость суда, на кошмары в камерах. Ох, горюшко ты российское. Но сыну было, конечно, тяжелей. Когда он вернулся, я ужаснулся его виду. Он почти сплошь был покрыт гнойниками. Цвет кожи имел лимонный оттенок. Худой. И комплект зэковских привычек: сидеть на корточках, пить чифир, жаргон, от которого он, правда, быстро избавился.

Свою комнату он потерял еще до отсидки. Какого-то бандита местного розлива он в чем-то сильно подставил. Заплатил комнатой. Ну что тут делать? Дождалась та комната, что справа от меня, своей судьбы. А в эти дни моя, уже бывшая, жена попросила выписаться меня из нашей общей квартиры. Она права – уходя, уходи.

Вылечил сына. Устроил на работу. После тюрьмы он был как агнец. Но что-то на работе не заладилось. Устроил на другую. И здесь что-то не то. Ладно. Вот тебе еще одно место. Нет, не работается. Позже я понял, что наркоманы недееспособны. У него опять появились дружки. Вообще-то в моей голове все как-то не складывалась схема, что он в чистом виде наркоман. Я простодушно верил его легендам, оправдывающим его нескладную жизнь. Чем-то подкармливал его. Но чем дальше, тем больше меня возмущало его времяпрепровождение. А здесь еще неприятности. Дважды обнаруживал в своем тайнике похудение моих денежных средств. Первый раз грешил на себя: мол, если тратишь, то хоть запоминай. Но во второй раз понял – это он. Плюс бесконечные гости в виде гнусных шалопаев. К счастью для меня они пользовались входом со двора. Как-то я зашел к нему в жилище и ужаснулся. Я в быту эстет. Но тут я увидел такое!.. Он засуетился. Стал прибираться и мечтать, как он красиво оформит комнату и кухоньку. Я было взялся помогать ему, но через несколько дней почувствовал, что выдыхаюсь. Здесь был настолько чуждый мир, что все во мне запротестовало до чувства ненависти. Впрочем, ему надоело заниматься своим жильем раньше, чем мне. Больше я к нему не заходил. Живи, как хочешь. Тебе самому по годам пора иметь семью.

Горечь, горечь, горечь. Наверное, только через полтора месяца я начал привыкать к своему новому положению по жизни. Разгреб пепелище. В то роковое утро температура была так высока, что верхняя часть дощатой стены, смежной с моей бывшей мастерской, под потолком истлела насквозь. И струя воды залила хранилище картин. Я насчитал больше тридцати того, что недавно называлось картинами, безвозвратно невосстановимых. Для восстановления мне хватило еще столько же закопченных.

Город помог материалами, а друзья помогли руками и своими уменьями. Таким вот образом судьбе было угодно расширить мои владения. В ходе работ родилась идея всю эту трехкомнатную квартиру превратить в картинную галерею моих картин для горожан. Увеличил экспозиционную площадь щитами-перегородками, выбелил стены и закопченные потолки. А поздней осенью сотворил открытие галереи, пригласив ближайших друзей, кой-какой официоз и даже священника.

Ну что мне еще надо? Галерея есть, студия-мастерская, хранилище картин, кухня, спальня тоже есть, даже туалет не на улице, а в предбаннике дворового крыльца. Ну, нет воды, так она в водозаборной колонке неподалеку, нет газа, так много ли холостяку еды нужно, нет центрального отопления, зато есть печки. Правда, дрова это, конечно, заботушка, но друзья-столяры помогут.

Но такая стабильность продержалась всего полтора года. Какое-то время мой сосед Володька жил один без сына. Тот получал профессию маляра-плиточника в колонии для несовершеннолетних. Он вор. Я бы сказал, патологический, в том числе и меня обворовывал. Так я догадывался, но не пойман – не вор. На третий раз попался. Ему припомнили другие разы и отправили перевоспитываться. Тем временем, между посещениями колонии с кормежкой для сына, Володька гнал самогонку и попивал ее. Он, как и я, нигде на работе не числился. У него сахарный диабет. На сахар для браги он зарабатывал виртуозной подделкой печатей, штампов на документы торговцев, водителей, вплоть до таможенных. Брал мало. Ровно на сахар, картошку, хлеб и дешевый мясной фарш. Любил он делать котлеты. Все, больше ему не надо. И глубоко ему было плевать на то, что с его подделками люди делают огромные деньги. А еще он делал замечательные туеса из бересты на заказ.

Диабет развивался. Силы таяли. Пока еще он свою гигиену соблюдал летом, т.е. забирался в озеро и мылся с мылом. Зимой он предпочитал над этим не задумываться. Но наступило время, и он махнул рукой, перестал обращать внимание на свое «бренное», как, впрочем, и на одежду тоже. Не будет преувеличением сказать: на нем образовалась короста из его собственной кожи и одежды. Сидел себе на табуреточке на одном квадратном пустом метре, (свободном от ох какого хлама!) и тачал туеса, либо белком вареного яйца накладывал печати на бланки документов. От самогонки отказался. Больно много телодвижений. Нашел эквивалент. По ценам то же самое выходит, а забот-то – дойти до ближайшего ларька. Вот уж времечко мы проживаем. Какая-то сволочь в Госдуме лоббирует интересы другой очень крупной сволочи. В ларьках по всей Руси появились в продаже дешевые спирты то ли для протирки стекол, то ли для добавки в кулинарию. Причем в таком количестве и по такой низкой цене, что впору подумать – поголовно все женщины Руси ежедневно чистят окна и пекут торты. Это, конечно, далеко не так. И не чистят и не пекут, почти. Зато мужичкам с ослабленной волей это пришлось по душе. Ну, совсем в самый раз! Одна беда – этот «раз» стал ускоренными темпами валить их в могилу. Ну, не сволочи те, которые!.. Мои деликатные замечания по этой теме Володька сразу отметал: «Тебе хочется долго жить – ну и пей свою водку, а мне моя жизнь ни к чему. Я и так уже пережил свой рубеж, о котором мечтал с юности – 50 лет. И я не знаю, что мне еще тут делать». Ну, что ж, это твое личное дело, в конце концов. Эти мысли становятся для тебя уже навязчивыми.

На моей печке висит мой афоризм: «Жизнь, стерва, удивительно последовательна». Я его сочинил лет десять тому назад. И вот оно подтверждение. Пренебрегши который раз схемой уколов инсулина по случаю полной нетрезвости, Володька заполучил приступ, т.е. потерял сознание. Ко мне прибежал Славка. 03. Когда его грузили в машину, он хрипел. И в больнице хрипел, но, увы, недолго.