В. Монахов. «Прогулка по Гатчине середины двадцатого века, или воспоминания нестарого гатчинца»

И вновь обращаюсь к воспоминаниям своего детства. К низкой платформе, визжа тормозами, подходит пассажирский пригородный поезд. В его голове – зеленый паровоз. Пассажиры, открыв двери, спускаются на землю. Не только гатчинцы. В первую очередь, суйдинские, сиверские, лужские. И прежде всего – мужчины. Они бегут к ларькам, которых целых три, тут же, на платформе в ряд с современным туалетом (который тогда был много чище). В них – горячий чай, котлеты, но главное – пиво. Пока стоит поезд, пока паровоз медленно начнет тащить состав, пассажиры успевают и выпить, и закусить. Очень удобно!

Там, где когда-то стоял банк, теперь пустырь, заросший травой и кустарником. Когда я учился в пятом классе, мы расчищали его от битого кирпича. Я нашел тогда денежные купюры царских времен. А еще позже, на этом месте возник «Сквер молодоженов». Расписавшись в ЗАГСе, молодая чета приезжала сюда с молодым дубком и торжественно сажала его на указанное место.

Две дубовых аллеи остались в память о той, весьма здоровой, традиции, которая почему-то оборвалась в конце шестидесятых.

Напротив пятиэтажки ныне стоит красный двухэтажный нелепый «долгострой». На его месте сравнительно недавно стоял деревянный дом под номером «5». Он был крепок и красив. Именно в нем в первый свой приезд снимал квартиру А.И. Куприн, присматриваясь к Гатчине и вдохновляясь архитектурным примером другого гатчинского жителя – художника Павла Щербова. Последний неподалеку строил дом в голландском стиле. К нашему счастью, необычный дом художника сохранился.

Если мы у Варшавского вокзала перейдем полотно железной дороги в сторону от центра Гатчины, то попадем в район, который по-старинному можно назвать слободой. Здесь вперемешку стоят частные и коммунальные дома. Первые – попроще, но покрепче. Вторые, в большинстве своем, имеют классический гатчинский архитектурный стиль и весьма потрепаны временем. И те, и другие утопают в старых садах, засаженных вишнями, яблонями и сиренью. Этот район есть не что иное, как три, слившиеся в одно целое, деревни: Большая и Малая Загвоздки и Малая Гатчина.

Другая версия - лингвистическая. На одном из диалектов северных славян еловый лес назывался «гвоздье». Отсюда вполне вероятно происхождение названий «Большая и Малая Загвоздка», т.е. деревни стояли за лесом от мызы Гатчина.

Интересно, что в этих деревнях, вплоть до пятидесятых годов, мирно соседствовали коренные финны и русские. Совместное проживание было очень удобно и тем, и другим. Так как я вырос на месте, которое когда-то было Малой Гатчиной, то хорошо помню результаты этого удобства. Каждое утро в холодном коридоре нашей коммуналки мы находили трехлитровые банки со свежим молоком. Иногда, если договаривались, то и банки со сметаной. Этим зарабатывали на жизнь наши соседки-финки.

Старожилы рассказывали, что этот район, перед тем, как он в большей своей массе сгорел, подожженный нашими саперами при отступлении в 1941-м, был очень красив, ухожен и комфортен.

Все три деревни граничили с городским кладбищем. Последнее возникло во времена Николая I. Этот император сделал два важных для нашего города дела. Во-первых, перенес деревню Малая Гатчина подальше от центра города, за строящуюся Варшавскую железную дорогу. Во-вторых, закрыл старое городское кладбище, находившееся между нынешними улицами Карла Маркса и Володарского, и выделил большой кусок земли для нового, около Загвоздок.

Это новое кладбище в середине пятидесятых годов двадцатого века было удивительно романтичным местом. В детстве я проводил на нем много времени. До сих пор будоражат мое воображение остатки церкви Всех Святых, сильно пострадавшей во время войны. Здесь мы, послевоенные дети, играли в войну, карабкаясь по выщербленным кирпичным стенам в тыл к неприятелю. Церковь была построена на рубеже столетий на деньги местной общины. Надо понимать, не бедно жили в окрестных деревнях, ибо церковь удивляла своей нарядностью.

Таким образом, детство мое было наполнено более яркими впечатлениями, чем у моих двоюродных братьев в Ленинграде, живших среди дворов-колодцев, среди стен, зияющих еще долгое время после войны пустыми выгоревшими оконными проемами. Я жил в настоящем парке. Старинные памятники и склепы утопали в зелени. Обширное кладбище было разделено на зоны, между которыми привольно росли деревья и кустарники. Было кладбище для дворян и духовенства. Здесь до сих пор покоится прах родного брата Можайского, того самого, который первым в России построил «нечто», названное впоследствии «самолетом». Здесь же покоятся Волконские и другие князья и разночинцы, бывшие почетными гражданами города.

Было место для захоронения католиков, отдельно стояли массивные чугунные кресты над прахом гвардейцев Императорского дворца. И также, поодаль, уже за оградой, было небольшое кладбище для евреев. Было место и для праха наших летчиков, погибших при испытании летной техники в первые послевоенные годы. Памятниками им служили пропеллеры.

Сколь сложна и неоднозначна была история государства Российского, наглядно продемонстрировано на примере моей улицы Солодухина, в прошлом – Малогатчинской. Многие воспринимают современное название улицы как дань памяти какой-то выдающейся личности, жившей в незапамятные времена. Но все было, увы, примитивно просто. В 1918 году на Малогатчинской облюбовал один из домов некий комиссар только что родившейся Красной Гвардии. Полномочия у этого человека с мандатом были весьма широкие, чем он вовсю и пользовался, и, к сожалению, не только на благо народной власти. Солодухин посылал своих подчиненных в дворы обывателей Малой Гатчины, и те, методом реквизиции у населения кур, уток и прочей живности, обеспечивали своему начальнику очень калорийный обед. Благодаря такому деятелю новая власть в глазах местных жителей себя зарекомендовала не с лучшей стороны. Однако, беспредел чинимый Солодухиным был недолог – к Гатчине приближались войска белого генерала Юденича. Отряд Красной Гвардии был послан на фронт, и в одном из первых боев Солодухин погиб.

Несчастная моя улица вот уже 80 лет носит имя непонятно кого. Здесь я хочу съерничать – хорошо сам наш город не назвали, к примеру, Солодухинск или Солодухино. А ерничаю я не без основания. В годы молодой советской власти было принято с легкостью необычайной переименовывать улицы, площади, города именами деятелей, которые уже внесли, или еще активно вносили, свое участие в дело мировой революции. Вот и моя улица Малогатчинская удостоилась чести быть переименованной в честь «незабвенного» комиссара.

Дело дошло и до имени самой бывшей царской резиденции, т.е. Гатчины. Товарищ Троцкий, ближайший сподвижник Ленина, решил тоже увековечить свое имя, естественно, пока живое, использовав для этого один из красивейших городов бывшей Российской империи. Именно в Гатчине он начал свою знаменитую полководческую деятельность. Итак, гатчинцы с 1922 по 1929 гг. жили в городе Троцке. Правда, до меня не дошли сведения, как они сами себя называли от такого названия.

Однако, получилось так, что из ближайших соратников Ленина, тов. Троцкий стал заклятым «другом» товарища Сталина, и пришлось ему спешно удалиться в Мексику. Вслед за его высылкой, наш город был перекрещен еще раз, и стал величаться вплоть до 1942 года Красногвардейском. Тоже исторически имя соответствует. Все-таки Красная гвардия родилась на нашей Дворцовой площади.

Гатчино (так очень часто звучало), Троцк, Красногвардейск. И все? В этот колоритный ряд надо бы добавить еще одно имя города – Линдеманнштадт. Прямой перевод с немецкого – «город липового человека». Этим «липовым» человеком был очень высокопоставленный гитлеровский офицер, немало проливший кровушки, как солдатской обеих армий, так и гражданской.

В январе 1944 года справедливость восторжествовала. Настало четвертое крещение – гатчинцы снова зажили в Гатчине. Привычное родное имя.

Но и оно было не первым. До Гатчины наши древние предки жили в Хотчино. Много споров до сих пор, откуда взялось это слово-имя. Я тоже занимался исследованиями. И вот мое мнение (и не только мое). Название произошло от имени собственного, распространенного у северных славянских племен – словен и кривичей. Хот, т.е. желанный, ожидаемый. Причем, крестьян прозывали с обязательным суффиксом – Хотша, Хотча. А дальше - все просто. «Чье сельцо?» «Да, Хотчино».

«Гатчина» появилась из-за фонетических особенностей произношения наших завоевателей шведов еще в XVI веке.

А теперь, выстроим цепочку полностью: Хотчино, Гатчино, Троцк, Красногвардейск, Lindemannstadt, Гатчина. Не берусь утверждать крайность, но доподлинно знаю, что не много в мире найдется городов, имеющих такую коллекцию имен за, в общем-то, не длинную историю.

Но, вернемся к моей улице Солодухина. Еще более несчастной она стала во время Второй Мировой войны. Чтобы не досталось фашистам комфортного жилья, наши саперы подожгли дома по нечетной стороне улицы. Ветер дул в западном направлении, и огонь на дома четной стороны не перекинулся. Сами саперы ее поджечь не успели. Таким образом, дом, в котором я сейчас живу, пережил войну. И слава Богу. Хотя все шансы на то, чтобы погибнуть, у дома были. В 1942-43 годах в сарае около дома гатчинские подпольщики прятали оружие, притом, что в самом доме квартировали немцы.

Прокладка Варшавской железной дороги в 1853 году внесла свои изменения в сложившуюся к тому моменту городскую инфраструктуру. Чтобы избавить гатчинцев от возникших коммуникативных неудобств, для пешеходов и гужевых повозок было построено три переезда и один подземный (!) туннель. Во время Второй Мировой войны туннель, проходивший под железной дорогой и соединявший нынешние улицы Вокзальную и Лейтенанта Шмидта, засыпало, и железнодорожным властям как-то не приходит в голову восстановить его.

Своеобразная регулярность движения соблюдалась только с появлением зелени. У пустыря на Советской, там, где сейчас рынок, собиралось одно из городских стад. Пастух с длинным кнутовищем, вместе с лохматой беспородной собакой, гонит стадо по Советской, через переезд, по Солодухина и дальше, за кладбище. Не спеша, идет стадо, пыльно по обочинам, и так – до глубокой осени. Ежедневно в 7 часов утра (на пастбище) и в 18 часов вечера (обратно). Стадо сопровождают стайки воробьев и голубей. Их главный интерес – коровий навоз, в котором много чего можно насобирать, пока рачительные огородницы не соберут его в ведра и не перенесут на свои грядки.

Некоторую регулярность соблюдал еще и ассенизатор со своими орудиями труда: большущей бочкой, впряженной в лошадь, и ведром на длинном шесте. Что и говорить, нелегкая работенка была у этого человека – вычищать туалетные выгребные ямы.

Так же редко, но регулярно приезжал на своей телеге старьевщик. Он за копейки скупал любые вещи, вышедшие из употребления. И тут же продавал всем желающим крынки для молока и горшки для цветов. Куда он девал собранное у граждан барахло, для меня так и осталось загадкой.